Юрий Герман - Чекисты [Сборник]
Есть и вернувшиеся.
«Братья Урваицевы, Федор и Константин, были заброшены в наш глубокий тыл, вернулись и были награждены медалью «За отвагу в борьбе с большевиками». С помощью абвера открыли в Пскове магазин у моста через реку, торгуют щетками, сбруей и пр. Магазин позволяет братьям заводить разные знакомства, выяснять настроения жителей, следить за лицами, которых подозревает немецкая тайная полиция».
Характеристики тридцати предателей дал Каращенко. Потом сверил написанное с памятью — нет, ничего не упустил, с подлинным верно.
Потом он сидел в глубоком, непривычно мягком кресле, тонул в нем, разминал затекшие палЬцы, смотрел на генерала, читавшего отчет. Все пережитое вдруг как-то отделилось от Каращенко вместе с листами исписанной бумаги.
— Мокий Демьяцорич! — генерал поднял усталое лицо с серебристой щетинкой на обтянутых щеках. — Неужели вы все это в уме держали?
— Я себе взял за правило, товарищ генерал, — держать все в уме. В моем положении заметок каких-либо не должно было быть.
— Вы правильно рассуждаете. Очень правильно. Значит, там сейчас после вас ничего не найдут?
— Исключено, товарищ генерал.
— Я имею в виду не только заметки… Вы доверились кому-нибудь? Кто-нибудь знает, что вы Каращенко, что вы решили явиться с повинной?
— Только один человек.
— Кто?
— Майор Дудин. Я указал в отчете… Ему, товарищ генерал, я верю как себе.
— Где он сейчас?
— Точно не могу сказать. Был в офицерском лагере, в Саласпилсе.
«Да, верю Дудину. Никаких документов с печатями, обязывающих доверять, поддерживающих доверие, нет. Что же, надо доверять и просто так, сердцем, доверять без проверки. Нельзя все проверить, раздобыть все письменные гарантии».
Каращенко подался вперед, на краешек кресла, готовый спорить с генералом, защищать свое доверие.
— Хорошо, — кивнул генерал. — Вы пишете, что желаете воевать против фашистов? Как вы себе это представляете? Как именно и в качестве кого воевать?
Каращенко смутился.
— Как прикажут…
— Ладно, мы подумаем. Вы погуляйте пока часа четыре… Козырять не разучились по-нашему? А то задержит вас комендатура, потом выцарапывай…
Вот уж не думал тогда, в кабинете Фиша, что она состоится так скоро, — прогулка по Невскому! Встреча со знакомым городом и радостная и печальная. Израненные стены, воронки на мостовой, голый, без коней Клодта, Аничков мост, фанера в витринах — все твердит о том, что блокада только прорвана, еще не сметена. Бледные, исхудавшие люди, словно вчера поднявшиеся с больничной койки…
Однако немцы сильно приврали: разрушения не так уж велики. Город живет, Невский хорош, его державный блеск потускнел, но не исчез.
Вот что хорошо — теперь на фронтах мы решаем, инициатива наша! Каращенко ощутил это еще на «пятачке», как только освоился немного. Прошло время, когда на войне распоряжались фрицы. Эта истина стала еще отчетливее для Каращенко у генерала, а теперь, на Невском, она крепнет, ее как будто подтверждает каждый прохожий. И деловитый звон трамвая, и дежурная дворничиха у ворот, спокойно штопающая чулок, и ребята, бегущие из школы, и объявление на доске: «Нужны рабочие разных специальностей» — все свидетельствует о долгожданном повороте в ходе войны. На других фронтах немцы отброшены далеко, — только под Ленинградом они на старых рубежах еще сидят, зарывшись в землю, накрывшись накатами бревен, бетоном… Грянет гром и здесь, грянет, наверное, скоро…
Сквозь пейзаж Невского, как бы сливаясь с ним, виделся Мокию Демьяновичу генерал, его серебряные колючки на усталых щеках, золото погон на сутулых плечах, придавленных бессонницей. «В качестве кого воевать?» — спросил генерал. Должно быть, выясняется вопрос о звании. Восстановят ли прежнее — старший лейтенант? А впрочем, хотя бы старшиной, сержантом, солдатом…
Сегодня все решится… Чтобы скоротать время, Ка-рахценхо зашел в кино. На экране мелькали какие-то люди — военные и гражданские, летел под откос поезд, мужчина и женщина целовались и говорили о чем-то. Каращенко вышел, отметил про себя с удовольствием, что картина, названия которой он так и не запомнил, смахнула полтора часа.
— Ждем вас, — генерал быстро вышел из-за стола, крепко пожал руку. — Кстати, ваша жена в добром здоровье. Имеем известия.
— Она знает?
— Нет. Ей не сообщали.
Почему? Каращенко хотел спросить, но осекся. Потом поблагодарил.
Наводили справки. Иначе и быть не может. Установили, что жена не в оккупации, а в Казахстане. Вообще, за эти четыре часа атмосфера как-то потеплела. Звание, надо думать, вернут. И если еще пошлют на фронт…
— Мы тут посоветовались, заглянули в кондуиты ваши… Короче говоря, есть мнение направить вас обратно к фрицам.
— Что вы, товарищ генерал! — вырвалось у Каращенко.
— Вы чекист, Мокий Демьянович. Вы действовали как чекист. И вы нужны нам как чекист.
Впоследствии Каращенко спрашивал себя: неужели такой поворот военной его судьбы не приходил ему в голову? Обратная заброска агента — прием, не вчера найденный, запечатлевшийся в учебниках. Нет, он просто не хотел допускать… Чудом уцелеть, вернуться и… сразу идти обратно…
— Мы вас не принуждаем, — слышит он, — против желания мы вас не пошлем. Мы нашли, что там вы принесете больше пользы.
Он прав, конечно. Пользы может быть больше, чем на передовой от старшего лейтенанта… Логически возразить нечего. Но не только довод разума покорил Кара-щеико, но и слова, произнесенные раньше, — «вы нужны нам как чекист». Эти слова повторялись и звенели в нем, и Каращенко почувствовал — не в силах он ответить отказом.
— Желание? Безусловно, товарищ генерал, желание у меня остаться среди своих. Но… Я понимаю, война нашего желания не спрашивает.
Только теперь, дав согласие, он сообразил, как мало, до отчаяния мало придется ему побыть среди своих, без всякой роли, в открытую, со своим именем, фамилией. Возникла физиономия Фиша. Замельтешили желтые гимнастерки, Спасов с его унылой матерщиной, текст гимна «Боже, царя храни!», приклеенный в коридоре, — все, с — чем он распрощался, казалось, навсегда.
— Вылез из слякоти, — вздохнул он, — и опять в нее…
Все равно нельзя отказаться.
— Подумайте, — сказал генерал, — только недолго, время нас поджимает.
— Я готов, товарищ генерал!
— Решение твердое?
— Да.
— Значит, будем работать, — сказал генерал быстро. — Дадим вам легенду, сформулируем задание… Ну и подарок фрицам отнесете, не можете же вы прибыть с пустыми руками.
— Подарок?
— А как же! Абвер должен получить, — и глаза генерала в сетках морщин повеселели, — то, что ему хотелось.
Большая карта фронта висела за креслом генерала. Он встал, показал жирно очерченный Ораниенбаумский «пятачок».
— Фрицы считают, что мы нанесем главный удар отсюда. Таково мнение самого Гитлера, мнение святое, и мы с вами, товарищ Каращенко, не станем подрывать авторитет фюрера. Да, подрывать его нет смысла. Напротив, правильнее всего поддержать.
Дезинформация — так это называлось в учебниках. Когда-то Каращенко изучал науку разведки, сдавал экзамены и не предполагал, произнося длинный учебный термин, что дезинформация станет как бы миной в его руках. Одно неосторожное движение, и… Только теперь, когда его начали собирать в дорогу, уразумел Каращенко, какое крупное, жестокое, опасное сражение ему предстоит вести.
* * *Чего не бывает на войне! Против чаяния довелось-таки Каращенко пройти по маршруту, заданному Фишем, точнее проехать в «виллисе» вместе с капитаном Маковеенко из СМЕРШа.
— Поглядели? — спрашивал капитан. — Едем дальше?
Впечатать в память, накрепко впечатать развилку дорог, полосатый шлагбаум контрольно-пропускного пункта, заросшее полотно железной дороги, обрезанной фронтом, безмолвное селение — без петушиного крика, без запахов стойла, занятое тыловым штабом.
— Таменгонт, — говорит капитан.
— Зайдем. Я здесь ночевал. Интересно, где у них КП стройбата?
Каращенко никогда не ночевал в Таменгонте. Никогда не был в Таменгонте. А по легенде был, ночевал, любезно принятый командиром строительного батальона. В Таменгонте узнал, что соседняя бригада морской пехоты получила большое пополнение и скоро начнет подготовку к десанту. Хлопочет, разыскивает все, что требует легенда, капитан — молодой, с клочком седины в иссиня-черных волосах.
Так где же тут ночуют приезжие? Каращенко вбирает в память двухэтажный, старый, осевший одним боком дом с мезонином, с флюгером на крыше. Год на флюгере — тысяча восемьсот девяносто шестой.
— Вы ночевали наверху, — сообщает капитан. — Там четыре койки, картина «Мишки в лесу».
— Ясно.
— Теперь в Ново-Калище.
![Дмитрий Калюжный - Другая история Российской империи. От Петра до Павла [= Забытая история Российской империи. От Петра I до Павла I]](/uploads/posts/books/217187/217187.jpg)
